Отрывок из книги:
Ощущение боли пришло неожиданно и оказалось таким сильным, что я дернулась. Кости ломит, кожу печет. Попробовала разлепить веки, но свет ослепил. Пришлось зажмуриться и ждать, пока не перестанут плавать пятна. Когда открыла глаза, долго щурилась и моргала.
Надо мной бледное, почти белое небо с рядами облаков, за ними сияет желтое пятно. Порезы саднит, словно туда соли натолкали, попробовала шевельнуть ушами, но те не сдвинулись.
Над головой раздалось протяжное:
— Ка-аррр!
В небе нарезает круги огромный ворон. Белые глаза сверкают, как слюда, крылья переливаются синевой, птица наблюдает за мной с высоты.
Когда горячий ветер принес облачко пыли, лоб зачесался. С превеликим трудом мне удалось поднять руку и поскрести пальцами, но через секунду силы кончились, и я уронила ладонь в песок.
— Летай, — прохрипела я. — Пользуйся превосходством.
Ворон сделал еще несколько кругов и улетел.
Глянув вниз, я скривилась — короткая юбочка едва прикрывает бедра, грудь стянута куском ткани. Ноги босые, серая кожа потрескалась от солнца.
Вокруг песчаные дюны, ветер гонит тучи желтой пыли. От самых пяток тянется зигзагообразный след и теряется где-то в бархане.
Я шумно сглотнула, в груди шевельнулась тревога. Но когда пригляделась, заметила по краям ямки от трехпалых лап и облегченно выдохнула — не змея. Ящерица.
Вокруг пусто, но на всякий случай развернулась в сторону бархана и сделала самое суровое лицо, на какое способна в таком состоянии.
— Не видать вам сегодня свежего мяса! — крикнула я хрипло.
Горло обожгло, я закашлялась. Попытка подняться обернулась головокружением, еле удержалась, чтобы не упасть. Пришлось лечь на спину и сделать несколько глубоких вдохов.
Я прислушалась к состоянию, надеясь на улучшение. Но в порезы попал песок, раны горят, я сжимаю губы и молчу — что-то внутри заставляет терпеть.
С трудом перевернувшись на живот, я несколько мгновений неподвижно лежала на песке. Горячие крупинки впились в щеку, словно пытаются проникнуть под кожу.
Когда все же заставила себя подняться, резко повело в сторону, пришлось растопырить руки и ждать, пока мир перестанет качаться.
Всего в нескольких шагах зеленеет роща, от деревьев тянет прохладой. Тяжело переставляя ноги, я добралась до травы и пробормотала:
— Подожди, смерть... Не сегодня.
Под ногой шевельнулось, я устало посмотрела вниз. Между пальцев выполз жук с перламутровой спинкой и с недовольным гудением улетел.
Длинные кончики ушей все еще безжизненно висят. Влаги в них не больше, чем в остальном теле, но слабеют первыми потому, что кожа тонкая и мяса внутри почти нет.
Я пролепетала:
— Пить. Нужно срочно попить.
Доковыляв до ближайшей тени, я села под дерево и раскинула ноги.
Ветка противно царапнула плечо, выступила густая сукровица и тут же схватилась корочкой. Я безразлично посмотрела на рану.
Голова снова закружилась, пришлось вцепиться пальцами в траву, чтоб удержаться сидя. Из нее потек зеленоватый сок с сильным мятным запахом. Когда попал на ссадины, порезы сильно запекло. Я измотанно опустила взгляд, наблюдая, как пузырится сукровица.
Наконец жжение прекратилось. Осмотрев ладонь, с изумлением обнаружила здоровую серую кожу без единой царапины.
— Ну и дела, — прошептала я и уставилась на руку. — Чудо-трава, природная магия.
Наверху хрустнуло. Я подняла голову, но успела заметить лишь черный силуэт и ветку, усыпанную крупными плодами. Она еще раз хрустнула и полетела вниз.
Надо было сгруппироваться, подвинуться, но я лишь подтянула колени. Ветка пронеслась рядом, задев уголок уха.
— Проклятая деревяшка. Нашла, куда падать... — произнесла я пересохшими губами.
Коряга замерла у самого колена. Я с изумлением уставилась на нее, втайне надеясь, что это не мираж. На секунду закралось подозрение — вдруг плоды несъедобные. Но пальцы сами потянулись к пище.
Сорвав плод, я с наслаждением впилась в сочную мякоть и поглощала плоды, пока на ветке не остались одни черешки. В животе довольно булькнуло, уши потеплели и поднялись.
— Не умру, — прошептала я в пустыню все еще хриплым голосом. — Слышишь, ящерка? Не сегодня.
У меня хватило смелости сорвать пучок и натереться, пока раны не воспалились. Кожу запекло; когда все порезы вспенились, я откинулась на ствол и замерла. Жжение проникло в самую глубь, словно крошечные жуки вгрызаются в тело.
Чтобы не потерять сознание, попыталась думать об исцелении, о полезности травки, хоть и жгучей до дурноты. Я молча терпела с каменным лицом.
Боль отступила неожиданно и полностью. Сукровица исчезла, раны затянулись, даже шрамов не осталось.
Как только телесная боль отступила, в черепе загудело. Я тряхнула головой, пытаясь освободиться, но шум лишь усилился. Миллионы голосов зашептали на разных языках — галдят, пытаются перебить друг друга.
Я зажала уши ладонями и закричала:
— Оставьте меня в покое!
Рой моментально затих. Я замерла в ожидании новой волны, но мысли будто поняли, кто тут хозяин, — разбежались и тихонько выглядывают из-за углов.
Повисла тишина.
Из глубины сознания поднялась мысль, настолько огромная, что я съежилась. Она уставилась пустыми, бездонными глазами и зашагала вперед. Даже слышно стук каблуков, а может, это просто кровь в висках пульсирует.
Мысль царственно подошла и поклонилась.
— «Кто я», — представилась она.
Во рту пересохло, теперь уже от нервов.
— Кто я? — механически повторила я и опустила руки в траву.
Мысль зловеще захохотала и растворилась в пустом сознании.
По небу плывут реденькие облака, солнце беззаботно сияет. Ветерок играет с кронами деревьев и шелестит листвой. Мир такой, как прежде, и просуществует еще миллионы лет. Ничего не изменилось, кроме одного — я не помню этого «прежде».
Я с силой потерла лоб, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но в голове пусто, разве что муха не летает по кругу.
— Может, все сон? — спросила я себя. — Во сне всегда не помнишь, как уснул.
Ожидала, что величественная мысль снова поднимется из неведомых глубин, но та предательски молчит.
Снова потерев лоб, я проговорила быстро:
— Нет. Боль была вполне реальной, такое не спутать. Имя! У меня должно быть имя! Все плохо, все очень плохо!
В районе солнечного сплетения ухнуло, будто оборвался подвесной мост, по телу прокатилась волна паники. Я подскочила, едва не стукнувшись о ветку, и в ужасе кинулась в глубину рощи.
Несколько раз чуть не осталась без глаз из-за кривых веток. Еловые колючки ободрали кожу, листья налипли на лоб и плечи. От чумного бега в затылке потеплело, даже уши нагрелись.
На пути выскочил раскидистый куст с блестящими от сока шипами. Попыталась обогнуть слева, но споткнулась о пень и рухнула в заросли.
Колючки оставили неглубокие, но длинные порезы. Я взвыла от досады, но падение в терновник немного отрезвило. Поднявшись, я встала рядом с кустом, чтобы осмотреть на наличие яда.
— Вырос, бестолочь! — процедила я, будто пень может понять.
Пень, естественно, не ответил, стоит себе у куста, качает грибочками на тонких ножках. Зато куст цветет и благоухает, призывно раскрыв бутоны. Над ними гудят пчелы, от чего куст кажется неведомым зверем.
Поняв, что яда в нем нет, я осмотрела царапины. Они оказались не глубокими и заживут без магической травы.
Но все же пришлось минуту стоять без движений и глубоко дышать, приводя мысли в порядок и заставляя сердце биться ровно.
— Хорошо, — попыталась рассуждать я, — мне не известно имя, откуда и куда направлялась. Но я жива, могу связно думать и изъясняться. Какая-то тварь дала по голове и бросила погибать в пустыне. Не с неба же я свалилась. Но потеря памяти не бывает вечной. Скоро вернется. Непременно должна вернуться.
Наивные выводы немного успокоили, но в груди заворочалась смесь обиды и гнева. Я сдавленно зарычала и двинулась сквозь заросли в поисках разумной жизни.
Мысли потекли пустые и безответные, похожие на разбавленный кисель. Безмолвная тревога притаилась в районе груди и время от времени напоминает о себе короткими спазмами.
Я понимала: произошло что-то нехорошее. Возможно, сама натворила что-то ужасное — съела чей-то обед или пришла на прием в одинаковом наряде с какой-нибудь королевой. Но за это не убивают. Или убивают?
В ветках пискнула синица. Вспорхнув с ветки, она села мне на плечо и залилась звонкой трелью. Я с удивлением покосилась на бесстрашное создание. Птичка перестала петь и развернулась пестрым боком. Глаз-бусинка внимательно уставился на меня.
Я поднесла палец к пушистому брюшку, осторожно прикоснулась. На ощупь перышки мягкие, как высококлассный шелк. Птичка встрепенулась, растопырила крылышки, но не улетела.
— Привет, козявка, — прошептала я в пернатую голову. — Не боишься?
Птичка повернулась, посмотрела другим глазом, будто поняла. Затем чирикнула и упорхнула к сородичам.
Я вздохнула, в голове проплыли странные мысли о небе, полетах и бескрайних просторах, даже подумала, что из меня бы получилась отличная птаха. Тогда бы точно не попала в эту нелепую передрягу. Просыпаешься, чистишь перья и отправляешься ловить жуков, чирикать хором и гадить с веток. Если не нравится — лети в другое место, где небо выше, трава зеленее и жуки жирнее.
Под ногами похрустывают ветки, приходится ступать осторожно, иначе напугаю местное зверье или еще кого-нибудь. В лесу обитают такие твари, которых лучше не встречать.
Вверху тихо шелестит листва, тень от нее настолько густая, что полностью накрывает нижний ярус. Из-под зеленых кочек время от времени выпрыгивают любопытные белки, смешно растопыривают лапы, шевеля рыжими носами.
Я покосилась на них и произнесла, стараясь заставить голову работать в нужном направлении.
— Итак, — проговорила я. — Помню названия зверей и растений, но не помню ничего о себе. Думала, если память отшибает, то полностью.
Густая поросль кончилась, вместо нее пошли аккуратные кустики с прозрачными зелеными шариками. Сразу видно, что кто-то нарочно высадил, то ли для красоты, то ли для удобства сбора ягод. Я на ходу сорвала горсть и отправила в рот. Круглые шарики с треском лопнули на зубах, расплескивая горький вяжущий сок.
Я скривилась, терпкий вкус высушил язык, пришлось выплюнуть.
Через несколько шагов выбралась на хорошо утоптанную тропу. Из дальних зарослей донеслось фырканье и сопение. Медленно подкравшись к обочине, я раздвинула ветки.
За кустом в середине полянки скачет енот вокруг огромного ореха, коготки царапают скорлупу, пытаясь расколоть. Орех катается по траве и разваливаться не торопится. На шорох енот обернулся, шерсть вздыбилась, глаза испуганно уставились на меня.
— Может, тебя надо изловить и съесть? — поинтересовалась я.
Енот словно понял, уши прижались, он сжал коготками орех и испуганно присел на задних лапках. Когда представила, что придется гоняться за ним, подманивать, возиться — уши уныло повисли.
— Радуйся, звереныш, — сказала я. — Мне идти надо.
Я отпустила ветки и отошла. Из зарослей донесся топот убегающих лап.
Тропа двинулась навстречу. Ноги по щиколотку утопают в пыли и противно чешутся, но под рыхлым слоем чувствуется утоптанная земля. Такое бывает после суховеев, только непонятно — откуда в роще степной ветер.
Деревья редеют, кто-то явно позаботился о том, чтобы по тропе можно было свободно передвигаться даже ночью. По обочинам воткнуты палки с намотанными на концы тряпками. От ткани идет резкий маслянистый запах.
У старых деревьев ветки толстые, их подперли деревяшками. А деревца помоложе сами торчат, как веники. Видно — умелые руки любовно обрезали ветки, чтоб те скорее достигли плодоносного возраста, окопали.
Уверенности у меня прибавилось. Жители, которые бережно заботятся о кустах, непременно должны быть добродушными. И уж конечно окажут посильную помощь потерявшейся путнице.
Тропа стала шире, деревья ниже, трава превратилась в кудрявый спорыш. Наконец роща кончилась, и передо мной открылось пшеничное поле.
Высокие колосья с приятным шорохом шумят на ветру и клонят золотистые головы. Я провела рукой по желтому ковру и облегченно выдохнула — землю возделывают, помощь близко.
Пришлось оставить спасительную тень и двинуться сквозь пшеницу. В прокаленном мареве пахнет соломой, в зарослях стрекочет то ли кузнечик, то ли еще кто-то. Воздух тяжелый, и солнце палит, но душа ликует.
Через каждые три шага холмики кротовых нор, слишком больших для обычных кротов. Приходится перепрыгивать. Под ногами шмыгают разжиревшие мыши.
Впереди замаячили коренастые фигуры мужчин и женщин, я подошла ближе и присмотрелась.
Те, что впереди, — орудуют косами. Лезвия срезают тонкие стебли, оставляя у земли невысокие черенки. Другие следуют за ними на почтительном расстоянии, укладывают пшеницу аккуратными рядами и вяжут в снопы.
— Точно, — прошептала я. — Как и думала. Фермеры. Добродушные фермеры.
Вскинув ладони в приветственном жесте, я направилась к ним.
